Часть 2: за рубежом

Дмитрий Дубровский

 

Фото: В ряде стран ввели визовый бан – и это сделало невозможными коммуникацию и сотрудничество российских ученых с научными учреждениями в странах с таким режимом. Photo by Alexander Markin on Unsplash

 

В первой части материала мы начали разговор о стратегиях российских ученых, после начала полномасштабной войны оставшихся в стране. Во второй части речь о тех, кто уехал.

 

Почему так трудно уехать

Один из возможных, но очень дорогостоящих для ученого или преподавателя сценариев, – это отъезд. Чаще всего причина отъезда – непосредственная опасность либо моральный и/или рациональный выбор не работать в российской академии эпохи «СВО».

При этом недавние исследования показывают: даже при наличии угрозы, не говоря уже об остальных факторах, исследователи могут не уехать, потому что не видят себя в зарубежной Академии и оценивают свои шансы на адаптацию – по разным причинам – как мизерные. Причины эти:

• плохое знание или незнание языка,
• чересчур узкая специализация,
• невысокая публикационная активность.

Для преподавателей российской высшей школы это довольно частое явление. Модернизация и глобализация высшего образования и науки начались недавно, их результатами смогли воспользоваться далеко не все.

Прежде всего, это вопрос регионального неравенства.  Очевидно, что ближе к возможностям глобальной науки и образования находятся те, кто был аффилирован с центральными институциями, а не те, кто работал в регионах.

Среди первых же больше всего возможностей было у тех, кто работал в «карманах эффективности» — в НИУ-ВШЭ прежде всего.

 

Кто уезжает

 

Специализация. Вроде бы, очевидно было предположить, что основная часть уехавших – представители гуманитарного и социального знания. По некоторым данным, это не так.

Оказалось, что в значительной мере уехавшие – представители естественных наук, включая медицину. Как предполагает Михаил Соколов (сам переехавший из Европейского университета в СПб в США), в этих случаях мотивация может быть не столько идеологической, сколько прагматической. В условиях изоляции и санкций российская наука обречена на стагнацию, и отъезд – это способ сохранить себя в науке – внутри международной науки.

Для того чтобы не просто куда-то уехать, но продолжить исследования или преподавание, важно либо найти позицию, либо хотя бы определиться со страной, где стоит пытаться найти рабочее место. Разумеется, если бегство не было вынужденным и было время выбрать, куда и как уезжать.

 

Количество. Вероятно, поэтому оценка уехавших варьируется от минимум 2500 человек до максимум 9 тысяч – если ориентироваться на данные об ученых, которые покинули российские исследовательские и образовательные учреждения после 2022 г.

 

Качество. В международной базе данных ORCID российскую аффилиацию указывают около 130 000 – это приблизительно от 2 до 7 процентов ученых и преподавателей, которые так или иначе участвовали в международном производстве знаний. В то же время, например, Вышка потеряла четверть от тех, кто публиковался хоть однажды в международных журналах. Эти данные также говорят не столько о количестве уехавших, сколько об их качестве. Наиболее успешные с точки зрения международной «видимости», по-видимому, и составляют значительную часть уехавших.

 

География. Местом возможной эмиграции часто становятся страны, которые прежде были активны в установлении общих научных и образовательных проектов с Россией. Это прежде всего Германия, Франция, Великобритания, США. Очевидно, люди чаще всего едут туда, где уже были сложившиеся контакты, знаком язык и есть надежда продолжить работу.

При выборе стратегии отъезда важно, как страна относится к мигрантам из России. В ряде стран ввели визовый бан – и это сделало невозможными коммуникацию и сотрудничество российских ученых с теми научными учреждениями, которые находятся в странах с таким режимом. Среди них – Эстония, Латвия, Чехия.

В других странах российских граждан ученых ждут, например, различного рода проверки на секретность, что в большей мере бьет по STEMM специализациям. Широкое понимание вопросов безопасности и применения санкций приводит к тому, что даже выпускники санкционных университетов в России оказываются в некоторых университетах персонами нон грата. Среди них – выпускники Сколково и МФТИ, поскольку последние находятся в санкционных списках. Они не смогли подать документы в престижный Цюрихский технический университет. Тот заявил, что прием таких студентов якобы нарушает санкционный режим.

 

Программы поддержки

Существующие программы поддержки действительно очень помогают – Science at Risk, Scholars at Risk, Pause и другие. Они оказали важную поддержку тем, кто был вынужден покинуть работу и дом, спасаясь от преследований со стороны российских властей за антивоенную и иную оппозиционную деятельность.

Проблема заключается в том, что существующие программы поддержки для российских ученых в целом продолжают довоенную логику. Они предназначены для того, чтобы оказывать помощь тем, кто находится в непосредственной опасности, кого преследуют в России так же, как оппозиционных политиков, журналистов, гражданских активистов.  Другими словами, поддерживают только тех, кто может доказать гражданскую или политическую активность и преследования. Далеко не все ученые вовлечены в гражданскую и политическую деятельность – или далеко не всегда такая деятельность публична.

Таким образом, существующие на данный момент программы поддержки покинувших страну учёных, исследователей и преподавателей не решают проблему их выживания в эмиграции и интеграции в новую среду. Такие программы направлены в основном на академических беженцев – тех, кто был вынужден уехать из-за политических преследований.

 

Стратегия инициативы против «беженского академического прекариата»

Уезжающие же «в плановом порядке» должны не только найти работу, но и продумать ближайшую перспективу. А ее невозможно запланировать заранее, учитывая, что большая часть возможных позиций – временные.

Возникает своего рода «беженский академический прекариат» – класс социально неустроенных людей, для которых основными рабочими контрактами становятся краткосрочные, а долговременное планирование попросту невозможно.

В этих условиях одна из стратегий российских ученых – это создание или продолжение деятельности различного рода образовательных и исследовательских инициатив.

Инициатив сейчас насчитывается около полусотни, при этом они делятся на три основные кластера:

• образовательные (как онлайн, так и офлайн),
• исследовательские,
• различного рода помогающие (сети поддержки и взаимопомощи).

Эта стратегия имеет свои серьезные ограничения. Прежде всего, русский язык не является языком образования и науки в Европе, более того – за пределами России он может трактоваться как «язык агрессора».

В то же время опора на русский язык не дает возможности рассчитывать на интеграцию с европейской высшей школой и в целом стать частью глобальной науки. Возникшие образовательные проекты (например, Свободный университет) не могут рассчитывать на получение государственной аккредитации, поскольку русский язык не является языком образования в Европейском союзе.

 Переход же на английский и другие языки предсказуемо приведет к растворению эмигрантской части академического сообщества в европейской (что уже случалось в истории XX века).

Такие инициативные проекты не могут существовать без какой-либо внешней поддержки. Учитывая сложности с переводом денег из России, а также объявление ряда проектов «нежелательными организациями», поддерживать их изнутри России попросту невозможно. А поддержка европейскими организациями или фондами затруднена.

Все это ставит эти организации в сложное положение. Их выживание зависит от многих условий, прежде всего – смогут ли волонтерские проекты остаться волонтерскими. Смогут ли некоммерческие проекты найти деньги на свое существование в ближайшем будущем…

 

Сценарии развития российского академического сообщества вне страны

С точки зрения развития российского академического сообщества, оказавшегося после начала военных действий в Украине за пределами страны, просматриваются следующие сценарии.

 

Сценарий 1: Историческая модель. Создание автономных образовательных учреждений, в том числе преподающих на русском языке, которые будут пониматься как «временные».

Эта модель конечна во времени, поскольку отсутствует воспроизводство преподавателей и студентов, а также осложнена финансовая поддержка. Ситуация может измениться, если найдутся российские или иные благотворители.

 

Сценарий 2: Сетевая модель. Существование образовательных и исследовательских инициатив в форме волонтерских инициатив, которые будут включать в себя российских студентов и преподавателей.

Эпоха ковида внесла заметный вклад в развитие такой стратегии еще до начала войны. Модель довольно устойчива и может существовать до существенных политических изменений внутри России.

 

Сценарий 3: Ассимиляционная модель. Интеграция российских ученых в существующие европейские и иные образовательные и исследовательские центры – с потерей субъектности отдельной российской академической эмиграции.

Учитывая современное развитие ситуации, этот сценарий наиболее вероятен.

 

Дмитрий Дубровский – кандидат исторических наук, исследователь факультета социальных наук Карлова университета (Прага), научный сотрудник Центра независимых социологических исследований в США (CISRUS), профессор Свободного университета (Латвия), ассоциированный член Правозащитного совета Санкт-Петербурга