Хроника распада
Дмитрий Дубровский
Фото: Изменившаяся структура управления университетами упрощала и реформу оплаты труда. Photo by Roman Manshin on Unsplash
Невероятный взлет демократических процедур в российской науке и высшем образовании в 90-е годы заставлял надеяться, что университетское самоуправление будет укрепляться и расширяться. Вместо этого уже к началу 2000-х начинается значительный откат от демократических практик девяностых. Активность преподавателей сменяется высокой степенью апатии и «аполитичности». Перед войной «самоуправление» стало исключительно вывеской решений, принимаемых ректором и ректоратом.
Как и почему демократическое самоуправление исчезло из российского высшего образования?
Девяностые
1990-е годы, особенно их начало, были временем высокой политической активности всех российских граждан – включая ученых и преподавателей. Активные ученые советы, большое количество выборов – от деканов до ректоров, настоящая процедурная коллегиальность, многочасовые собрания – факультетские и общеуниверситетские, в которых принимали живое участие преподаватели и исследователи.
Это было хорошо заметно даже в Уставах университетов позднеперестроченого и раннероссийского времени. Анализ уставов того времени показывает существование живого, активного университетского самоуправления.
При этом исследователи давно отмечали, что российская Академия, несмотря на эту живость, в целом отличается слабой культурой участия в управлении – по сравнению с европейской. Это связывается и с советским наследием, и с усилившейся ролью ректората.
Университетское самоуправление в 1990-е в основном было сконцентрировано в Ученых советах, обладавших значительным авторитетом и легитимностью – в связи с активным участием в его работе профессоров и значительному весу их голоса в принятии решений.
Видимо, поэтому серьезных независимых профсоюзов в системе высшего образования (в отличие от школьного, например) в это время не возникло. В значительной мере в университетах сохранились старые, советского еще типа профсоюзы, продолжавшие традицию «конструктивного», иными словами – подчиненного отношения к руководству.
В то же время социологические исследования самих преподавателей показывают, что в условиях тяжелого экономического кризиса девяностых годов, серьезного недофинансирования науки и высшего образования основными приоритетами ученых в 1990-е было сохранение занятости, увеличение доходов, а не участие в коллективном управлении.
Двухтысячные
Согласно исследованию 2008 года на основе опросов в российских вузах, принятие решений здесь уже понимается как построенное по иерархическому принципу. Мнение преподавателей практически не учитывается, а их интерес к участию в представительных органах невысок.
Как уже было понятно российским преподавателям, причина тому – то, что эти органы не решают, а оформляют решения, что делает участие в них бессмысленным.
Эта иерархия и падение роли академических советов начали складываться к началу 2000 годов. Тренд укрепился вместе с проведением реформы высшего образования. Т.н. «авторитарная модернизация» опиралась прежде всего на силу административного аппарата и не обращалась за поддержкой к ученым и преподавателям, подозревая их -возможно, не без оснований – в негативном отношении к целям и задачам реформ.
Присоединение России к Болонскому процессу в 2003 году, кажется, только усилило этот скепсис – и значительный разрыв между заявляемыми целями образовательных реформ и уровнем их поддержки среди преподавателей российского высшего образования.
Реформы высшего образования и науки проводились средствами «авторитарной модернизации», при помощи установления «вертикали власти», замкнутой на эффективных менеджеров, активно использовавших практики западного управления в оформлении и проведении новой структуры управления российским высшим образованием.
Прежде всего, была выстроена вертикаль власти в университетах. Для этого прежние многочисленные выборы ректоров и деканов заменили в значительном количестве случаев назначениями или несоревновательными выборами. Это было сделано в результате активного развития программы 5-100-2020. Хотя официальных требований изменить Устав, отказавшись от выборов ректоров, не было, неформально руководству вузов дали понять, что успешность их участия в программе зависит в том числе от того, сможет ли государство напрямую контролировать процесс назначения ректоров.
В результате в значительном количестве университетов выборы – последняя демократическая процедура, дожившая до конца 2000 годов – сменились назначениями. Оставшиеся выборы стали больше походить на все выборы путинского времени – предсказуемые и несоревновательные.
Это значительно усилило позиции ректоров и ректората в системе управления университетами – и значительно уменьшило роль и активность Ученых советов. Изменение Уставов университетов сделало Ученые советы и по составу, и по исполняемым функциям очень советскими: формально утверждающими решения ректората.
2010-е
Изменившаяся структура управления университетами упрощала и реформу оплаты труда. Она сопровождалась усилением контроля за активностью университетов и административным давлением на тех, кому изменение системы оплаты казалось несправедливым. Сама по себе идея эффективных контрактов была частью общей практики NPM – New Public Management. В российском же исполнении эффективные контракты практически перенесли в академию логику корпоративных контрактов. В результате многие преподаватели получили эффективные договоры, в которых KPI совмещал как высокую преподавательскую нагрузку, так и серьезный уровень академических публикаций. Это давало менеджменту серьезный рычаг давления, снижая и без того небольшой уровень сопротивления и препятствуя появлению независимых сетей солидарности.
Система т.н. эффективных контрактов с 2012 г. привела к высокому уровню прекариатизации среди преподавателей. В некоторых университетах (в частности, в рамках проекта 5-100-2020) использование специальных надбавок за международные публикации сильно увеличило разницу в оплате между профессурой и обычными преподавателями. Это вызвало не только разочарование результатами демократических реформ, но и формирование поляризованных групп внутри университетов – небольшой группы бенефициаров реформ, которые получали большую часть надбавок и привилегий, и значительной группы исключенных из этой системы исследователей и преподавателей, в основном, ведущих основную преподавательскую работу.
В то же время в ряде университетов введение особой оплаты за международные публикации послужило дополнительным рычагом. Как отмечает Гасан Гусейнов, такая оплата создавала значительный разрыв в заработных платах между теми, кто участвовал в программах повышения международной видимости российских вузов, и другими. Бывший ординарный профессор НИУ-ВШЭ назвал эту систему «гревом», то есть выплатой за принадлежность к высшим воровским кастам.
После «майских указов» Путина 2012 г. средняя заработная плата научных работников и преподавателей вузов формально выросла на 264%. Но реальная картина оказалась не такой радужной.
Как показало исследование НИУ-ВШЭ (2023), после 2018 года зарплата резко выросла, однако такой рост, возможно, объясняется не реальным ростом заработной платы, а выводом низкооплачиваемых сотрудников за штат, включением грантовых выплат в заработную плату, а также увеличением формальной нагрузки на преподавателя в два раза (что приводит к официальному росту зарплаты на ставку в два раза).
Опросы самих преподавателей показывают: только 16% отмечают существенное увеличение зарплаты за последние три года. При этом подавляющее большинство считает, что зарплата либо не изменилась, либо изменилась несущественно. Это означает, скорее всего, что для выполнения «майских указов» используется не столько реальное повышение платы, сколько манипуляции с подсчетом средней зарплаты.
В результате, уже к 2010 годам коллективные механизмы представительства и защиты прав ученых, прежде всего Ученые советы, воспринимаются как малоэффективные, скорее формальные, чем содержательные.
В это время начинает формироваться система взаимодействия, построенная не на формальной логике университетского самоуправления, а на неформальной. Последняя выстроена вокруг фигуры ректора и его ближайшей команды, опирается на сеть лояльных деканов и заведующих, на неформальные договоренности и обмены (например, «мы поддержим ваш проект – вы проголосуете на за наши решения на Ученом совете»).
В результате то, что раньше было местом обсуждения решений, становится местом их формальной легитимации. Михаил Соколов показывает на материале эволюции факультетского и университетского самоуправления, что формально процедуры сохраняются, но фактически – подчиняются административной иерархии.
* * *
В результате, как отмечает Михаил Соколов, современный российский университет выглядит как «демократическая организация» (оставшиеся выборы, ученые советы факультетов и университета, наличие процедуры и регламента), но при этом в реальности это «патриархальная» или «предпринимательская» автократия, где ресурсы и инициатива концентрируются сверху – а снизу ожидается лояльность и участие в формальных ритуалах, подменивших собой демократическое самоуправление, как в полностью подчиненных ректорату Ученых советах, так и в карманных профсоюзах.
Такая двойная структура объясняет низкую мотивацию преподавателей участвовать в органах самоуправления. Они видят рассогласование между формой и реальным влиянием.
Усиление менеджерского правления, установление «предпринимательских» (то есть, неоменеджериалистских) автократий предопределили не только деградацию Ученых советов и продолжение советской по сути практики карманных профсоюзов. Такая система подорвала саму мотивацию для преподавателей и сотрудников университета участвовать в органах самоуправления, потерявших независимость и ставших частью системы формального одобрения автократических решений, принимаемых ректоратами.
0 Комментариев