Как изменилась работа преподавателей в российских университетах после 24 февраля?

Лидия Ятлук

 

Иллюстрация: Преподаватели опасаются преследований, мобилизации, перспективы закрытия границ. Многие хотят психологически дистанцироваться от государства. Иллюстрация сделана с помощью Stable Diffusion

 

В прошлой статье «Реставрация советского и новое политическое воспитание» я рассказывала, что изменилось в учебных программах и содержании обучения в российских университетах после 24 февраля.

В новом материале мы сфокусируемся на жизни вузовского преподавателя.

 

Как устроено исследование

Исследование основано на 37 интервью с преподавателями и учёными, собранных с мая по июль 2022 года.

В выборку вошли сотрудники университетов и исследовательских организаций, находящиеся в России и за рубежом. Среди них были представители различных специальностей, женщины и мужчины, от 22 до 50 лет, люди с разной политической позицией и разным статусом в университетской иерархии. Для защиты информантов все цитаты приводятся анонимно.

Мы проводили качественные, а не количественные опросы. Важно помнить, что по ним трудно судить о степени распространённости явлений. Мы фиксировали повторяющиеся события, тактики и оценки. Чтобы понять их распространенность в разных частях России, требуется дополнительное исследование.

 

Университет – вне политики?

Долгие годы в России культивировался тезис «Университет – вне политики» – наряду с другими лозунгами деполитизации общества.

При этом «политика» трактовалась максимально широко. Пресекались не только политические выступления, но любые протесты против нарушения законов.

За это время преподаватели привыкли решать большинство вопросов точечными практиками. Американский антрополог Джеймс Скотт называл такие навыки и знания метисом – локальной, нерациональной, точечной способностью менять ситуацию в свою пользу при недостатке власти и ресурсов.

 

Отъезд преподавателей

С конца февраля – начала марта преподаватели начали покидать Россию.

• Сначала уезжали в безвизовые страны – Армению, Грузию и Турцию.
• Позднее переезжали по репатриации, программам релокации и краткосрочных стажировок.
• К новому учебному году к ним прибавились специалисты, поступившие на долгосрочные программы PhD и postdoc, а также сменившие академическую работу на коммерческую сферу.

Преподаватели социально-гуманитарных дисциплин покидали Россию, опасаясь преследований по политическим мотивам. Представители IT-специальностей уезжали из-за релокации партнёрских компаний.

Все так или иначе уезжают от высокой неопределённости и ожидаемого падения уровня жизни. Преподаватели опасаются преследований, мобилизации, перспективы закрытия границ. Кроме того, многие описывают, что хотят психологически дистанцироваться от государства.

 

Разрыв поколений

Уход и отъезд специалистов оказывает значимое влияние на качество образования, в том числе на набор доступных дисциплин.

Информант из петербургского университета рассказывает о своей специальности:

«Сейчас даже стоит определенный вопрос, что будет дальше, что будет в следующем году, потому что очень многие уехали. Как бы сорвавшись. В этот раз они не очень хотят возвращаться в текущую реальность в нашей стране. Грубо говоря, они этого, может быть, всегда хотели, и вот случился самый настоящий повод. Это все очень страшно, потому что очень крутые ребята уходят с позиций преподавателей, позиций исследователей, позиций академиков. Это значительно ухудшает и уровень того, как сами студенты учатся».

Другое последствие отъезда преподавателей – межпоколенческий разрыв и как результат – прерывание традиции преподавания.

В самых востребованных технологических специальностях уезжают специалисты средних лет – наиболее продуктивная часть преподавательского состава. Старшее поколение уже слабо участвует в научной деятельности, хотя и продолжает вести часть ключевых курсов.

Позиции руководителей образовательных программ, которые раньше занимали уехавшие специалисты средних лет, заполняют недавно защитившиеся, с малым опытом исследований и без опыта руководства

 

Двойственное положение преподавателей

Часть преподавателей оказались в двойственной ситуации. C одной стороны, они не хотят находиться в России. C другой, они не планируют прекращать работу в своих университетах по собственному желанию.

Но они все же остаются работать в российских организациях. Причин несколько.

• Во-первых, преподаватели не могут быстро сменить работу. Чаще всего переход из университета в университет – это долгий процесс отбора и поиска финансирования.
• Во-вторых, преподаватели не воспринимают поддержку родного университета как поддержку государства. Университет для них – это прежде всего студенты и коллеги, работа во имя науки.
• Наконец, работа в университете для них – это возможность на что-то влиять если не через публичную активность, то хотя бы через профессиональную деятельность.

 

Почему не увольняют всех «ненадежных»

Университеты пытаются увольнять оппозиционно настроенных преподавателей, работающих из-за границы. Но эти попытки наталкиваются на неэффективность административного контроля и традиционную взаимоподдержку в преподавательской среде.

Так, один из петербургских информантов рассказывал, что с начала марта находится за пределами России, но коллеги по подразделению сообщают руководству о его очном присутствии на регулярных собраниях. Все занятия и консультации он ведёт дистанционно.

Другая причина неувольнения ненадежных – это боязнь, что закроются приоритетные образовательные программы. В регионах большинство преподавателей IT-факультетов уходят в коммерческие проекты. Сотрудники в дефиците. В то же время основная часть бюджетных мест – а значит и деньги – сосредоточены именно на технологических факультетах. И если увольняется даже один-два преподавателя, это может нанести серьёзный урон программе. Поэтому часть университетов закрывают глаза на физическое отсутствие педагогов в стране.

 

Самоцензура – новый «старый» тренд

Университетское образование – это активный контакт преподавателей со студентами. В новой ситуации меняется содержание и стиль общения.

С первых дней многие сталкивались с моральной дилеммой: молчать и дистанцироваться от внешних событий или откликаться на тревожные разговоры и прямые вопросы студентов. Чаще всего преподаватели выбирают самоцензуру. Исключение составляют небольшие университеты и сплочённые магистерские группы, где студенты и преподаватели выстроили тесные доверительные отношения.

Тенденция к самоцензурированию наблюдалась в российских университетах уже несколько лет. Информанты из нескольких городов сообщали, что в последнее время все темы магистерских работ проверяет Центр Э (Главное управление по противодействию экстремизму Министерства внутренних дел Российской Федерации). Поэтому названия для официальных документов стали корректировать.

Имена иностранных агентов в заголовках заменяют на социальные сети или сайты, где они публикуются. Названия организаций или потенциально спорные объекты исследования заменяют на абстрактные обозначения:

• «Медиазона» становится частным СМИ,
• анализ работ блогера Юрия Дудя – “рассмотрением видеоплатформ”.

В этом году в петербургском университете отказались от защиты диплома, тема которого была связана с украинскими ветеранами.

 

Молчание как добродетель

Самоцензурирование распространяется и на работу со студентами. С введением новых уголовных преследований за дискредитацию и дезинформацию и увеличением числа доносов в университетах преподаватели стали осторожнее взаимодействовать со студентами.

Информант из Омска отмечает, что отказ студентов от обсуждения острых тем становится признаком добродетели:

«Да, один ребенок спрашивает, второй снимает на телефон, все это отправляется в полицию. Заводятся административные дела, людей увольняют, выдавливают с работы и так далее, и все это очень сразу, очень быстро. Умные студенты в этой ситуации предпочтут, как минимум, не подставляться».

То есть “хорошие студенты” умеют сдерживаться и сглаживать ситуацию, как это делают и сами педагоги.

Одновременно часть преподавателей считают своим долгом защищать студентов от излишней политизации обучения. Люди разных позиций – но чаще противники войны – отказываются проводить занятия по разосланным методичкам для кураторских часов и внеклассных встреч, посвященных новой версии истории Украины. Не передают информацию, кто из студентов присутствовал на общеуниверситетских лекциях с приглашёнными лекторами на патриотические и иные темы, связанные с государственным обоснованием текущей ситуации. Они не изучают присылаемые материалы, а только подписывают документы, что встречи были проведены.

 

Лимитированные формы коммуникации

Какие формы коммуникации остаются студентам и преподавателям?

Они обмениваются зашифрованными сообщениями. Джеймс Скотт называл их «скрытыми посланиями» – неявными способами указать на негативное отношение к власти. Сами по себе такие действия и сообщения достаточно нейтральны, мало заметны, но в нужном контексте могут быть прочитаны и поняты.

Например, информант из петербургского университета рассказывает:

«Ситуация, как в советское время. Мне кажется, тогда такое же могло происходить. Всё на уровне каких-то замечаний, шуток. Периодически появляются в списке студентов Максим Кац и другие». (блогер Максим Кац признан «иностранным агентом»)

Другой вариант шифрования – это символическое использование цветов. Сторонники войны используют в одежде и презентациях сочетание цветов георгиевской ленты, противники – цвета украинского флага.

Иногда преподаватели боятся, что такие действия заметят контролирующие структуры за пределами университета. Преподавательница из московского университета рассказывает про коллективный выход в город учебной группы:

«Мы ходили на экскурсию, [я] сказала –только не берите с собой ничего желтого. И приходит девушка с ярко-желтой бутылкой для воды. Я говорю: ‘Ну, что же вы! ’, а она: ‘Ой, я даже не заметила’. Подойдёт полиция, я думаю. Я очень страшные глаза сделала, и она куда-то бутылку спрятала. Вот просто такие вот вещи. Может быть, она не в голубом была, но уже не знаешь, чего бояться».

 

«Мой университет» и «наше болото»

«Мой университет». Как я предположила в прошлом тексте, после 24 февраля больше всего пострадали преподаватели из передовых университетов с высоким уровнем преподавания, исследований и эффективным менеджментом.

• Там легче найти и наказать нарушителей.
• Там можно пережить большое число увольнений – пусть и ценой падения внутренней конкуренции.
• Там создаются специальные службы, призванные работать с политизированными или “тревожными” студентами.

В таком университете преподаватели воспринимают перемены как потерю «моего университета», равносильную потере дома. Они переживают лишение возможности участия в управлении, раскол между руководством и преподавателями, пребывают в апатии и отчаянии от невозможности вернуть «свой университет» и в постоянном страхе наказания за казалось бы обычную работу.

 

«Наше болото». В более типичном региональном университете со слабым менеджментом перемены воспринимаются с иронией.

«Болото не может измениться, оно может только втянуть в себя», — рассказывает информантка.

Она сравнивает ситуацию с событиями прошлых лет. Любые инициативы (типа патриотического воспитания или нанотехнологий) спускаются в университет сверху, но никто их не выполняет. В университете могут появляться какие угодно новшества, вывешиваться пропагандистские плакаты и т.п., но это слабо влияет на повседневную работу. На приказы преподаватели и студенты отвечают тихим саботажем.

«Наше болото» плохо изменяется в любую сторону, что позволяет ему выживать. Преподаватели таких университетов привыкли к отсутствию коммуникации с руководством, но одновременно не чувствуют существенных рисков, мешающих выражать свою позицию на занятиях и работать по привычным программам.

 

* * *

Объединяет преподавателей из разных университетов любовь к студентам, вера в трансграничность науки и недоверие к существующему управлению вузов. Исследователей из крупных столичных университетов и молодых педагогов из небольших сибирских университетов объединяет сформулированный Джеймсом Скоттом метис — оружие слабых. Они уходят от контроля путем непрямых отказов, с помощью эзопова языка или ловких трюков с документацией.

Тем самым они стремятся сохранить работу – и не предать собственные ценности. Но может ли оружие слабых пересобрать академические смыслы?

 

Лидия Ятлук – социолог, исследовательница академической профессии в России.

В исследовании принимала участие Юлия Хукаленко, к.ф.н., исследовательница образования.