Почему непримиримые оппоненты сходятся в отрицании «новой этики», «культуры отмены» и других феноменов XXI века.

Дмитрий Дубровский

Фото: Постиндустриальные общества особо чувствительны к меньшинствам. Photo by Dyana Wing So on Unsplash

«Новая этика» и тоталитаризм

Так называемая «новая этика» давно стала предметом споров в российском публичном пространстве – прежде всего в формате бурного обсуждения #МеToo и #BlackLivesMatter.

Алармистский тон принципиальных противников «культуры отмены» (сancel сulture) привел даже к использованию термина «тоталитаризм» применительно ко всей «новой этике». Британский философ Эдвард Скидельский впрямую заявил, что «в новой этике много тоталитаризма». 

Петербургский историк и журналист Даниил Коцюбинский написал целую книгу, которую так и назвал «Новый тоталитаризм XXI века». Выход этой книги и основные ее выводы одобрил в своей рецензии известный экономист, профессор НИУ-ВШЭ А. Заостровцев.

В дискуссии о новой этике и культуре отмены важную роль играют университеты и происходящее в них. В академии дискуссия идет между леволибералами и либертарианцами. Часто она не только проходит в университетских стенах, но и использует примеры из университетской жизни.

Основы российской государственности: учебное пособие для студентов, изучающих социогуманитарные науки / Т. В. Евгеньева, И. И. Кузнецов, С. В. Перевезенцев, А. В. Селезнева, О. Е. Сорокопудова, А. Б. Страхов, А. Р. Боронин; под ред. С. В. Перевезенцева. – Москва: Издательский дом «Дело» РАНХиГС, 2023. – 550 c.

Попробуем выделить основные положения этой дискуссии.

Список угроз

Следуя либертарианской традиции критиковать любое ограничение свободы слова как ущемляющее его базовые принципы, Даниил Коцюбинский утверждает: преследовать за слова – значит, нарушать основные принципы прав человека.

При этом автор удивительным образом ставит знак равенства между авторитарными режимами и демократическими. Он утверждает, что сама мода на репрессивные законы, ограничивающие свободу слова, приходит из демократического Запада, приравнивая российские законы об иноагентах к американскому закону FARA (Foreign Agents Registration Act), а европейский запрет отрицания Холокоста – к российским законам, карающим за «пропаганду нацизма» или «оскорбление чувств верующих».

По мнению автора, «тоталитарная» культура отмены утвердилась под флагом социальной безопасности. Порочная практика «защиты социальных групп» и создание практики safe space в американских университетах привела к «тотальному контролю».

Этот контроль Коцюбинский описывает через «троицу»:

• контроль над здоровьем,
• этикой,
• экологией.

Автор явно желает сравнить активистов «отмены» с «гигантской тоталитарной сектой». В результате все проблемы, обсуждаемые с точки зрения угроз личной свободе, прежде всего проблемы, связанные с общественной безопасностью, автор выносит в список угроз:

• биополитика, прежде всего вакцинация (автор бережно собирает все анти-вакцинаторские аргументы, правда, в основном умеренные),
• этические коды и реакции на их нарушения (в основном на основе американских #MeToo и # BLM — #BlackLivesMatter),
• климатические изменения (в основном связанные с борьбой с потеплением, с особым упором на Грету Тунберг).

В результате книга, как кажется, суммирует весь набор стандартных представлений американского правого либертарианца. Собственно, основные авторы, на которых ссылается Коцюбинский, именно правые либертарианцы. При этом основная литература по проблемам «культуры отмены» на кампусе ему неизвестна.

По иронии автор называет свою апологию правого либертарианства «беспристрастным анализом».

Закрадывается подозрение, что Коцюбинский не читал некоторых книг, на которые ссылается. Например, книгу «The New Totalitarians”, на которую ссылается. В ней автор описывает сексуальное просвещение в Швеции конца 1960-х и в целом сексуальное раскрепощение шведского общества как «разрушение морали и нравственности в обществе. При этом сам Коцюбинский этому просвещению явно симпатизирует.

«Тоталитарная» практика

Что же именно кажется автору «тоталитарным» в практике западных вузов?

Цитируя автора петербургского журнала Город-812 (известного своей либертарианской позицией), Коцюбинский уверяет: «…каждый день мы видим, как люди изгоняются с работы и осуждаются общественностью».

Примеров при этом приводится немного – и те не самые драматичные. Например: «…некоторые знаменитые профессора стали жертвами односторонних “дебатов” после того, как осмелились выразить недостаточно мейнстримные мнения».

Еще пример – история с blackface в старом фильме, который показал своим студентам профессор Мичиганского университета своим студентам. В результате одна студентка пожаловалась на профессора, и того отстранили от преподавания.

При этом в процессе обсуждения становится понятно, что университет проводил специальные тренинги для профессуры на эту тему, и сам наказанный профессор оказался нечувствительным к этим пожеланиям.

Цензура и самоцензура

Нельзя сказать, что проблемы не существует.

Неловкие комментарии и тем более расистские утверждения могут иметь последствия. Как бы ни страдали по этому поводу либертарианцы, сегодня помимо права существует довольно широкая зона этики, требующая быть чувствительней и внимательней, чем раньше, к публичным высказываниям и действиям.

Применительно к академии вызывают опасение не только случаи нарушения академической свободы высказывания (чем особенно обеспокоены именно либертарианцы), но и возможность самоцензуры. Высказывание мнений, отличных от большинства, вполне вероятно могут иметь последствия для исследователей.

Это – серьезная проблема. Профессорка Гарварда Pipa Norris посвятила этому вопросу свое последнее исследование Cancel Culture: Myth or Reality? Она анализирует ответы 2500 политологов из более чем ста стран мира и делает вывод, что опасения либертарианцев не беспочвенны. Однако ситуация гораздо глубже и не связана с «тоталитарным заговором против инакомыслящих».

В модернизированных, пост-индустриальных обществах (таких, как США, Великобритания или Швеция) общим модусом в настоящее время является именно либеральный (а не либертарианский, как раньше) образ мыслей, с особой чувствительностью к меньшинствам, включая ЛГБТ сообщества, к вопросам защиты женщин от сексуального или сексуализированного насилия, к расовым проблемам.

В таких обществах ученые, придерживающиеся консервативных взглядов, чувствуют себя как «рыба без воды». Современное общество их не поддерживает. В университетах они постоянно сталкиваются с активной либеральной повесткой.

И напротив – в обществах, где распространена традиционная мораль, в том же положении оказываются левые и либералы. Здесь они испытывают давление общества и могут стать жертвами как цензуры, так и самоцензуры.

«Тоталитаризм» по-российски

В российских реалиях складывается особая картина.

Как точно отмечает социологиня Анастасия Новкунская, в России просто нет особой борьбы с неравенством, которая за рубежом может быть причиной перегибов. И потому в отношении российской академии невозможно представить опасностей, которые пророчат отечественные либертарианцы.

На самом деле, в российской академии левые либералы составляют мизерную часть. Это стало особенно заметно зарубежным исследователям по публичной реакции российской академии на #BLM.

Именно в российской академии такой алармизм попросту неуместен. Российское общество в целом достаточно консервативно – как и российская академия. И потому именно левые либералы испытывают на себе давление и цензуру, наступления которых опасаются российские либертарианцы.

* * *

Есть еще одно важное обстоятельство, которое отмечает Кирилл Кобрин. Звучащая в России общая критика Запада, который «потерял свою свободу», извращенную леваками, — это критика «из довольно крайнего права».

Но проблема в том, что «официальная путинская пропаганда делает то же самое».

Это обстоятельство заставляет понять, почему непримиримые в политическом отношении оппоненты (российские либертарианцы, как правило, оппонируют путинскому режиму) оказываются на одной позиции в отрицании «новой этики», «культуры отмены» и других тем с официальным кремлевским дискурсом.

Дмитрий Дубровский – кандидат исторических наук, исследователь факультета социальных наук Карлова университета (Прага), научный сотрудник Центра независимых социологических исследований в США (CISRUS), профессор Свободного университета (Латвия), ассоциированный член Правозащитного совета Санкт-Петербурга