Студент – источник скрытой угрозы для университета или союзник в отстаивании академических свобод? Ответ зависит от руководителей самого вуза.

Нина Рожановская

 

Фото: Eсли университет – корпорация, а высшее образование – услуга, то студент – ее потребитель, клиент. У клиента есть права. (Photo: Alexander Polyakov, Moscow, CC BY-SA 3.0)

 

Эталон из прошлого

Когда речь заходит о протестах и митингах в современной России, в разговорах нередко мелькают романтичный образ парижского студента на баррикадах 1968 года или смутная тень российского студента-революционера начала XX века.

Каждый раз они предстают почти что эталоном, достичь которого реальным студентам сегодняшнего дня не по силам.

 

Реалии настоящего

Этой осенью к занятиям в российских вузах приступили свыше четырех миллионов студентов. Очень разных по взглядам и планам на жизнь, их воспринимают тем не менее как некую общность.

• С одной стороны, их укоряют за инфантильность и апатичность.
• С другой – именно от них, кажется, ждут если не внятного, то хотя бы активного политического высказывания.

В 2017 году заведующая лабораторией политических исследований Высшей школы экономики (ВШЭ) Валерия Касамара в интервью «Ленте.ру» говорила, опираясь на опросы студентов ведущих столичных вузов: «тут не Франция». Российская учащаяся молодежь «меркантильна», не знает истории, «боится каких-то волнений и протестов» и хочет лишь «удовлетворения своего потребительского интереса».

Дело Жукова. Уже в 2019 году ей же – теперь как проректору и кандидату в депутаты – пришлось сначала отвечать на открытое письмо студентов, аспирантов, сотрудников и выпускников НИУ ВШЭ по поводу выборов в Мосгордуму. А затем – формулировать свою позицию и позицию вуза по делу студента-политолога Егора Жукова. Его обвинили в призывах к экстремистской деятельности на основании выступлений в YouTube.

Дело DOXA. В том же 2017 году, когда Валерия Касамара поделилась с «Лентой» результатами исследований своей лаборатории, в ВШЭ появился студенческий журнал DOXA. Спустя два года – в декабре 2019-го – университет лишил журнал статуса студенческого медиа из-за его общественно-политической деятельности. Сегодня четверо редакторов DOXA находятся под домашним арестом в рамках уголовного дела.

 

Пассивность студентов преувеличена

Эти и другие недавние события с участием студентов, причем не только ВШЭ, подтверждают: не стоит связывать все надежды на перемены с одним поколением или одной социальной группой, но при этом не стоит и преувеличивать пассивность студентов.

Редакция журнала DOXA не считает, что «современный университет — уникальное пространство свободы», но стремится к тому, «чтобы он стал таким пространством».

DOXA не проводит «разграничительную черту между университетом и политикой, придерживаясь позиции, что создание антиавторитарного и демократического пространства в стенах университета является важным политическим действием и за его стенами».

Кейс самого журнала как раз и показывает как неизбежность выхода независимых студенческих инициатив за пределы отдельных вузов, так и сопряженные с этим риски.

Группы активистов есть в разных российских вузах, хотя уровень организованности и поставленные задачи варьируются. Вот лишь несколько примеров.

• В Московском государственном университете с 2009 года существует Инициативная группа студентов, аспирантов и сотрудников, защищающая интересы «тех, кто учится, работает и живет в МГУ».
• Независимый межрегиональный профсоюз Community объединяет учащихся нескольких университетов и состоит из «демократически настроенных инициативных студентов, которые убеждены в силе солидарности и взаимопомощи».
• В 2017 году на базе НИУ ВШЭ появилась Высшая школа равноправия, которая «занимается научно-образовательной деятельностью в сфере гендера и феминизма, сексуальности, квир-культуры, здоровья и профилактики заболеваний».

 

Зачем студенты самоорганизуются

Приводя студентов Сорбонны в пример молодежи российской, не стоит забывать и про традиции студенческого активизма в других странах.

Во второй половине XX века американские студенты боролись против расовой сегрегации и войны во Вьетнаме, против гонки ядерных вооружений и апартеида в ЮАР. Не всегда добиваясь заметного успеха, они тем не менее вносили вклад в постепенное изменение общественных настроений. А участие студентов в протестах Occupy Wall Street и Black Lives Matter подтвердило, что и в XXI веке они остаются важной движущей силой социальной повестки.

Помимо вопросов общественной справедливости, американских студентов волнуют и вполне насущные проблемы, связанные с их жизнью на кампусе. Марш миллиона студентов в ноябре 2015 года пусть и не собрал миллиона участников, но привлек внимание к проблеме огромных студенческих долгов за обучение. А переход к дистанционному образованию в связи с пандемией коронавируса побудил некоторых студентов судиться со своими колледжами и требовать частичного возмещения платы за учебу.

Американские университеты могут поддерживать, как минимум на словах, студенческий активизм внутри и вне кампуса. Но могут и подавлять конкретные формы студенческой самоорганизации, когда видят в ней угрозу. Например, Университет Чикаго и ряд других университетов выступили против создания магистрантами и аспирантами профсоюзов для защиты своих трудовых прав.

Американскую молодежь тоже нередко характеризуют как «политически апатичную и невежественную», а опыт студенческой самоорганизации в США – это далеко не только истории успеха. Однако есть и примеры того, как активистам удалось добиться отставки непопулярного президента университета, создать профсоюз или убедить ректорат оказать финансовую помощь учащимся в трудной ситуации.

 

Можно ли быть свободным от общества?

Вполне логично, что студенческая самоорганизация внутри университета происходит прежде всего для решения проблем, которые внутри университета и возникают. Общими усилиями легче отстаивать права, которые трудно отделить от права учиться:

• право на качественное образование и справедливые оценки,
• право на достойные условия обучения и проживания,
• право на безопасность и свободу от домогательств в конце концов.

Некоторые внутренние вопросы неотделимы от событий, происходящих вне стен университета. Так было в случае отчисления студентов российских вузов за участие в протестах в 2021 году или борьбы студентов МГУ против футбольной фан-зоны в 2018.

Примеры можно продолжать.

Можно ли победить харассмент в отдельно взятом университете, если в обществе эта проблема по-прежнему комплексно не решается?

Можно ли гарантировать качество образования, если плагиат и фальшивые диссертации встречаются как в системе высшего образования, так и в системе государственного управления?

Можно создать репутацию «либерального» вуза, но нельзя оградить университет от проблем и недостатков общества, в котором он существует. Эти проблемы в него рано или поздно придут.

 

Образование – услуга. Студент – клиент

В России, где занятость вузовских преподавателей становится всё более прекарной, негарантированной, а ипотека превратилась в символ этического компромисса, все чаще остро встает вопрос корпоративной этики. Она в свою очередь налагает ограничения на высказывания об университетских делах и общественно-политических проблемах.

С другой стороны, если университет – корпорация, а высшее образование – услуга, то студент – ее потребитель, клиент. У клиента есть права.

Осознавая это, сегодняшние студенты, прежде всего обучающиеся по договору, готовы требовать от университета больше, чем их коллеги в 1990-е или 2000-е.

Однако положение студента тоже прекарно. Он может быть финансово зависим от родителей. Может бояться отчисления и призыва в армию.

Для университета же подчас важнее потенциальные клиенты – будущие студенты и их родители. В этой логике нынешние студенты – скорее источник скрытых рисков. Ведь поднятый ими шум, связанный с ними скандал может навредить репутации университета и отразиться на его месте в формальных и неформальных рейтингах.

 

Свобода для студента

Студенческие академические свободы можно трактовать узко – как свободу учиться (freedom to learn), имея в виду в том числе свободу от индоктринации.

Более широкое толкование включает возможность участвовать в университетском самоуправлении или – как минимум – в обсуждении вопросов, непосредственно касающихся жизни студентов в рамках отдельно взятого университета.

На деле студенческие академические свободы порой выносятся за скобки даже там, где академические свободы преподавателей активно обсуждаются и хорошо защищены. Например, в Канаде залог соблюдения академических свобод преподавателей – коллективные договоры. Но эти свободы привязаны к трудовым правам и  по определению не распространяются на студентов.

Когда в западных университетах при обсуждении академических свобод упоминают студентов, нередко речь идет об исходящей от них потенциальной угрозе научному плюрализму и свободе преподавания. Например, когда студенты-активисты протестуют против приглашения лектора для выступления на кампусе или подают жалобу на неполиткорректные высказывания профессора.

Американская ассоциация университетских профессоров (AAUP) в свое время сформулировала не только принципы академической свободы преподавателей, но и права и свободы студентов:

• защита студенческой прессы от цензуры,
• право студентов на создание ассоциаций для продвижения своих интересов,
• справедливые дисциплинарные процедуры и т.д.

Документ, принятый в США в 1967 году, выглядит весьма актуально для России 2021 года.

 

Университет и студент: вместе или врозь?

Зимой 2020-21 годов многие государственные вузы России проводили профилактические беседы со студентами в преддверии протестов. Пугали отчислением. Некоторые привели угрозы в исполнение. Трудно ощущать себя частью особой университетской общности, встретив подобную враждебность.

Когда стремятся создать и сохранить академическое сообщество, поступают иначе. Например, Центрально-Европейский университет в этом же году выразил солидарность со студентами и выпускниками, которые столкнулись с преследованием за свои взгляды и нарушением своих прав на родине, и опубликовал письма поддержки в адрес магистранта ЦЕУ Ахмеда Самира Сантауи из Египта и выпускницы ЦЕУ Анны Велликок из России. Это показательный пример, пусть и из другого общественно-политического контекста.

Резонансные судебные дела в России последних лет стали проверкой на цеховую солидарность представителей разных профессий – журналистов, актеров, медиков.

Студенты в этом смысле – общность особая, временная и переходная. Но свою проверку они прошли лучше, чем руководители тех же вузов, которые отсутствие солидарности пытались замаскировать пафосными высказываниями о нейтральности и положении вне политики.

Правда, цена проверки высока: говоря словами редакторов DOXA, «власти невольно подталкивают студентов и сотрудников разных университетов к межвузовской солидарности, щедро одаривая их собственными политзеками».

При этом не стоит забывать, что «демонизация» и преследование студентов-активистов – отнюдь не только российский феномен.

 

* * *

У студентов – как клиентов образовательной корпорации – есть пусть и ограниченная, но возможность бороться за сохранение курсов и продление контрактов преподавателей, которые для них важны.

У профессуры есть пусть и ограниченная, но возможность поддерживать студенческие инициативы и защищать права студентов внутри вузовской бюрократии.

Вместе они имеют больше шансов создать устойчивые структуры для отстаивания общих интересов и выстраивания настоящего академического сообщества.

В вопросах качества образования (например, при переходе на дистанционное образование), когда ставится под сомнение справедливость оценки или звучат обвинения в сексуальных домогательствах, студенты и преподаватели могут оказаться противопоставлены друг другу. Однако в отстаивании академических свобод и академической солидарности они должны быть союзниками.

 

Нина Рожановская – координатор научно-образовательных проектов Института Кеннана в России.