Логика академической солидарности должна не наказывать, а поддерживать тех, кто протестует против войны.

Дмитрий Дубровский

 

Фото: Российские наука и высшее образование столкнулись с невиданным уровнем изоляции. Photo by Kelly Sikkema on Unsplash

 

 

Академический бойкот после Крыма…

Вопросы академического бойкота уже затрагивались в нашем блоге, в частности, когда мы обсуждали международный бойкот университетов аннексированного Россией Крыма и захваченных «университетов» ДНР и ЛНР. В частности, мы обращали внимание на то, каким образом российские власти обходят бойкот через участие студентов из этих вузов в программах обмена крупных университетов, например МГУ и СПБГУ.

Уже после аннексии Крыма существовали известные трудности в интернационализации российской науки и образования. Амбициозные планы развития высшего образования и науки с того времени имели смутные перспективы, прежде всего, в связи

• с системным отставанием в области финансирования,
• закрытием или угасанием «карманов эффективности» в российском высшем образовании,
• серьезным падением уровня академической свободы в связи с консервативным поворотом российской политики.

Политика интернационализации применительно к конкретным вузам измерялась

• через количество иностранных студентов (правда, уже после 2014 года большинство из них были из Китая, Узбекистана, и Казахстана),
• количество иностранных преподавателей,
• обменных и исследовательских международных программ,
• международной мобильности студентов и преподавателей.

Начало войны поставило на этом крест.

 

…И после начала войны

Сразу после начала войны стало понятно, что наука и высшее образование столкнулись с невиданным уровнем изоляции — даже по сравнению с СССР.

Страна за страной отказываются от каких-либо научных или образовательных связей со страной-агрессором. Международные проекты сотрудничества закрываются. Обмены замораживаются. Ученые остаются без перспектив не только развития, но и вообще существования многих исследований и разработок, которые были возможны исключительно в сотрудничестве с зарубежными, прежде всего западными институтами.

Определенный уровень коммуникации все еще возможен – но прежде всего на индивидуальном уровне.

 

Мягкий бойкот: по образцу 1975 года

Еще в самом начале апреля можно было обсуждать, какие возможны стратегии развития науки и образования со страной, стремительно превратившейся в полного международного изгоя.

Так, профессор Университета Южной Швеции Андреас Аккерлунд на круглом столе в университете Уппсала 4 апреля, посвященном проблемам академического бойкота, высказал мнение, что прошедшие 30 лет были скорее исключением для европейско-российского научного сотрудничества. А теперь основные его правила будут определяться советскими схемами, привычными западному миру. Речь идет об серьезно ограниченном сотрудничестве, в основном сосредоточенном на вопросах медицины, экологии, энергетики и иных сферах, описанных еще в Хельсинских соглашениях 1975 года.

 

Жесткий бойкот: позиция украинских исследователей

В условиях военных действий такой подход подвергается серьезной критике, прежде всего со стороны тех, кого ужасы войны коснулись непосредственно. Так, украинские исследователи в недавней статье в Nature потребовали

• закрыть доступ к наукометрическим базам данных и материалам научных изданий «для граждан и учреждений Российской Федерации и Беларуси»,
• закрыть для исследователей, аффилированных с учреждениями Российской Федерации и Беларуси, возможность участия в международных грантовых программах, финансируемых Европейским Союзом и другими партнерами,
• приостановить участие исследователей, студентов и учреждений из Российской Федерации и Беларуси в действующих программах международной академической мобильности,
• бойкотировать научные конференции, проводимые в России и Беларуси.

В то же время, украинские коллеги предлагают не индексировать российские научные публикации в наукометрических базах данных, а также запретить гражданам Российской федерации и Беларуси быть редакторами/соредакторами/рецензентами международных изданий.

 

Изоляция военного времени

На фоне новостей о полном закрытии всех обменных и исследовательских международных программ, поступающими почти из всех европейских стран, становится понятно, что изоляция российской науки и образования беспрецедентна и более похожа не на ситуацию Холодной войны, а на Вторую мировую войну. Последняя аналогия становится все более уместной в связи с событиями в Буче, где зафиксированы массовые пытки и казни местного населения, совершенные в момент российской оккупации.

 

Реакция российских ученых

Выступления официальных представителей российской науки и образования усугубляют представление зарубежных коллег, что все представители российской науки и образования так или иначе войну поддерживают.

Тем не менее, их тон разнится.

 

Союз ректоров. Петиция Союза ректоров откровенно и открыто выступает в поддержку военных действий, утверждая необходимость «завершить многолетнее противостояние Украины и Донбасса, добиться демилитаризации и денацификации Украины и тем самым защитить себя от нарастающих угроз». Показательно, что в упомянутом заявлении подписи продолжают добавляться. Тем не менее, количество их не превысило половины работающих в России университетов. 

 

Президиум РАН призвал к прекращению «острого военного конфликта» путем переговоров и особо указал на необходимость развивать сотрудничество и «предотвращать любые попытки ограничения доступа к международной научной инфраструктуре, публикационным возможностям, а также открытым базам данных», по видимому, отвечая на предложения заморозить доступ российских ученых к мировой науке, цитированные выше.

 

Вышка. Такая же надежда звучит и в обращении, написанном от имени НИУ-ВШЭ. В нем утверждается, что НИУ-ВШЭ «…по своей инициативе не будет останавливать международное сотрудничество» и выражается благодарность тем зарубежным партнерам, которые «сохраняют приверженность академическим ценностям, принятым во всем мире».

Проблема в том, что именно академические ценности не дают возможности продолжать сотрудничество с университетом, ректор которого открыто поддержал войну, подписав общее заявление Союза ректоров.

 

Академическая солидарность

Важно, что против войны активно выступают те, кто рискует свободой в ситуации введенных административных и уголовных новелл, преследующих любой антивоенный протест. Именно поэтому идея закрыть возможности сотрудничества для всех российских ученых и студентов кажется нарушающей именно академические принципы солидарности и поддержки.

Точно так же, как во Вторую мировую войну создавались фонды, поддерживавшие немецких ученых, бежавших из нацистской Германии, таким же образом логика академической солидарности должна не наказывать, а поддерживать тех, кто так или иначе протестует против войны как внутри страны, так и за ее пределами.

 

* * *

Особое внимание следует обратить на последствия предлагаемых мер в отношении российского гуманитарного и социального знания.

С одной стороны, практика публикаций только в российских журналах, к которой теперь призывают в России, прежде всего, ударит по гуманитарному и социальному знанию, усиливая изоляцию и уничтожая ресурсы для послепутинского восстановления российской науки.

С другой стороны, бланкетная норма, закрывающая для российских исследователей, преподавателей и студентов доступ к международной науке, противоречит академической этике и принципам защиты академической свободы.

Оба фактора исключает надежду на то, что Россия когда-либо вернется в цивилизованный мир науки и высшего образования.

 

Дмитрий Дубровский – кандидат исторических наук, научный сотрудник Центра независимых социологических исследований (Санкт-Петербург), член Правозащитного совета Санкт-Петербурга