В России доминирует авторитарная социология, пораженная афонией, афазией и синдромом публичной немоты.

Елена Здравомыслова

 

Фото: Каким тактикам могут следовать социологи, когда академические свободы сворачиваются и публичная социология страдает от удушения? Photo by Tengyart on Unsplash

Новая прекарность

Коллеги пытаются осмыслить положение социальных исследователей в России в условиях ограничения академических свобод (например, Анна Темкина, Михаил Соколов, Дмитрий Дубровский, Ирина Мейер, Дарья Скибо, Любовь Борусяк, Светлана Ярошенко). Хочу внести и свою лепту в дискуссию.

Мы переживаем новую прекарность – уязвимость профессии социолога в сложившихся обстоятельствах. Пытаемся оценить, какие последствия несут академические репрессии для тех исследователей, кто убежден в глобальном характере социального знания, трансформирующей силе свободного высказывания, в опоре критической социальной науки на гражданское общество.

Кроме собственного профессионального опыта, я опираюсь на внутрироссийские и международные дискуссии, результаты исследований, беседы и интервью с исследователями, внесшими вклад в обсуждение этой темы.

Жанр это материала – opinion paper. Задача — привлечь внимание к теме, получить отклик, навести мосты. 

 

Реакции на несвободу

Прежде чем обсуждать опыт российских социологов, важно различать четыре модуса производства социологического знания. Критерии различения – аудитории и цели.

• Профессиональная социология предполагает общение внутри социологического сообщества и решение собственного академических задач;
• критическая социология анализирует теоретические и ценностные основания профессиональной социологии;
• прикладная (policy) социология обслуживает различных заказчиков, стремящихся улучшить показатели своей деятельности;
• публичная социология предполагает диалог с разными сегментами, разнообразными публиками и гражданским обществом.

В последней – публичной – социологии различают традиционную и органическую.

• Традиционная сообщает социологические знания общественности. Опросы общественного мнения – самый яркий пример.
• Органическая предполагает вовлеченность во взаимодействия с гражданским обществом, поднимающим проблемы социальной справедливости и неравенства.

Разные ипостаси социологического знания по-разному переживают академическую несвободу и репрессии в адрес социальной критики.

Последствия подавления не очевидны в профессиональной и прикладной сфере. Зато обрушение публичной социологии оказывает губительное действие на все другие формы социальной науки.

 

Социологическая асфиксия

Публичная социология в России переживает травматическую асфиксию.

Согласно медицине, асфиксия – это серьезное патологическое состояние, при котором дыхание затруднено или живой организм не может дышать вовсе, не в состоянии двигаться из-за отсутствия кислорода – что-то препятствует дыханию. Асфиксии сопутствует афония – отсутствие голоса – и афазия – невозможность говорить. Асфиксия может привести к параличу, а без необходимой помощи – и к смерти.

Прибегая к метафоре асфиксии, я хочу сказать, что в условиях политических репрессий и академического подавления публичная социология обречена, а значит, и существование всей социологии как профессии находится под угрозой.

Исследователи уже использовали метафоры афонии (Олег Паченков) и афазии (Сергей Ушакин), чтобы описать нехватку средств для производства социального знания. Но их фокус был иным.

Я использую метафору социологической асфиксии как современный аналог «синдрома публичной немоты», характерного для (пост)советского социального знания.

 

1990-е: расцвет публичности

В постсоветское время публичная социология активно часто утверждалась на общественной арене. (К сожалению, иногда это происходило за счет вульгаризации понимания социологии). Социальных экспертов, критиков, аналитиков заметили. Их медийная активность стала приносить материальные и символические выгоды институтам и профессионалам.

Социологи научились общаться со СМИ, осознанно выбирая надежных медиа-посредников и постепенно преодолевая синдром публичной немоты. Исследователи активно сотрудничали с гражданским обществом.

При этом в публичной социологии проявился исторически сложившийся раскол между сервильными и критически настроенными социологами. Представители разных сегментов политизированного социологического поля находили собственные каналы публичности.

 

2000-2010-е: поворот к авторитарному контролю

Репрессивные законы, принятые после массовых протестов против фальсификации выборов в 2011-12 годах, нанесли серьезный ущерб гражданскому обществу. В частности, тогда были приняты законы о запрете пропаганды гомосексуальности (2013) и “Об иностранных агентах” (2012). Это ограничило возможности профессиональной деятельности социологов, которые ориентировались на гражданское общество.

В таких условиях ряд некоммерческих организаций (НКО) предпочли самоликвидироваться. Некоторые иностранные агенты продолжили деятельность, проводя на себе эксперименты по выживанию. В этих условиях самоцензура стала распространенной тактикой исследователей и экспертов, которые пытались “действовать как обычно” в условиях новой прекарности.

Однако контекст 2010-х стал лишь начальной фазой “спецоперации” против российского гражданского общества и связанных с ним социологов.

 

Начало 2020-х

Ковид-19 способствовал углублению деполитизации, переключив внимание общества на угрозы здоровью. Власти по-новому легитимизировали запретительную политику в отношении публичных мероприятий. Роль ковида в подготовке СВО и разрушении гражданского общества еще предстоит осмыслить.

После 24 февраля 2022 возможности безопасного публичного профессионального высказывания сокращаются еще больше. Новая серия репрессивных законов закрывает актуальные общественные дискуссии и криминализирует критические высказывания. Закон «о фейках», поправки к закону об иноагентах, новые статусы “нежелательной организации” и “недружественной страны” расширяют круг преследуемых и разбивают усилия по международному научному сотрудничеству.

В этих условиях публичных интеллектуалов легко зачислить в ряды иностранных агентов и пополнить ряды стигматизируемых. Это может произойти даже с теми, кто демонстрирует аполитичность и веру в академический нейтралитет. Число иноагентов еженедельно растет.

В этой атмосфере четко проявляется знакомое политическое разделение между сервильными и оппозиционно-критическими социологами. Вскоре после начала войны представители двух флангов выразили свои оппонирующие гражданские позиции: в открытых письмах поддержки СВО и в антивоенных заявлениях.

В результате многие противники СВО вынуждено покинули свои институции и/или релоцировались. Но таких меньшинство.

Большая часть остается на рабочих местах.

 

Что делать

Каким тактикам могут следовать социологи, когда академические свободы сворачиваются и публичная социология страдает от удушения?  

 

Business as usual. Большинство продолжает заниматься обычным делом – преподавать, исследовать, руководить. Они не видят для себя альтернативы. Они видят свой долг в выполнении профессиональных обязанностей. Многие подчеркивают:

• педагогическую ответственность,
• важность помогать студентам и коллегам в преодолении чувства растерянности, разочарования,
• необходимость сохранения институций и рабочих мест для профессионалов.

 

«Нетоксичные» темы. Социальные исследователи считают, что многие темы все еще не токсичны и, настроив профессиональный взгляд на безопасные сферы, можно избежать санкций.

Одни полагают, что настало время для этнографии — полевых исследований и дневников в различных местах крушения жизненных миров. Другие обращаются к историческому анализу в поисках инструментов, которые помогут осмыслить катастрофу социальной реальности.

 

Страх. При этом социальные исследователи в России непосредственно переживают социальную эмоцию страха. Беда уже коснулась многих коллег. Безопасность оказывается иллюзорной. Социологи «чуют» возрастающие риски, опасаются не только за самих себя, но и за своих близких, за студентов и институции.

Эти чувства во многом определяют тактики выживания в профессиональном поле. Опишем некоторые из них, пользуясь выражениями наших коллег.

 

Шесть тактик выживания

Остаться и возродить практики эзопова языка: обращение к тактике иносказаний и квазибезопасным темам; поиски лазеек академической свободы. 

Остаться и заткнуться: дистанцирование от публичности (от СМИ), стремление укрыться в «башне из слоновой кости»; опора на аргумент следования этосу академического нейтралитета.

Остаться и прикинуться ветошью, «лечь на дно»: уход из поля публичной видимости – вдруг левиафан не заметит, «авось, пронесет».

Остаться на «капитанском мостике»: героическое самостояние, принятие на себя ответственности, прежде всего, за безопасность своих коллег и за институцию, подвергая опасности личную репутацию и маневрируя в поисках безопасного трека.

Остаться и строить безопасные экстерриториальные пространства высказывания: создание альтернативных относительно безопасных площадок публичного обсуждения на медиа платформах, в клубно-семинарских форматах по «тусовочному сценарию».

Остаться и проявлять лояльность к действиям властей: без комментариев.

 

Всё это тактики принуждаемых. Они встроены в статусы профессионально-должностной иерархии социологического поля. Они предполагают компромиссы в отношении профессионального этоса дисциплины – вычищение поля профессиональных коммуникаций, цензурирование научных высказываний, обоюдный разрыв сложившихся международных связей.

Все это отмечается многими комментаторами.

 

«Остаться и уйти»

Однако я хочу подчеркнуть еще один ход – «Остаться и уйти».

Многие социальные исследователи и студенты испытывают беспомощное разочарование в нашей дисциплине. Они осознают, как неразрывно социология связана с официальной политикой, насколько опросы (именно они считаются социологией) являются инструментами политического манипулирования, насколько опасно заниматься органической публичной социологией, насколько большими могут быть издержки сочетания профессиональной работы и критической гражданской вовлеченности.

Страх и отсутствие надежды на перспективы осмысленной профессиональной работы в России вызывают отчуждение, содействуют «дискурсивному параличу» и уходу из профессии.

 

* * *

Травматическая асфиксия публичной социологии, которую я попыталась описать, влияет на все четыре модуса производства социологического знания. В дисциплинарном поле доминирует авторитарная социология, пораженная афонией, афазией и синдромом публичной немоты.

Парадокс, но погруженность в дистопический кошмар актуальной социальной реальности способствует тихому росту профессионального сознания.

Российские социологи вынуждены задумываться

• о тесной связи своей работы с моральными обязательствами,
• о контрасте между этосом дисциплины и практиками ее существования,
• о комфорте лояльности и гонениях в отношении коллег, осмелившихся на критическое публичное высказывание.

Эти размышления, которых раньше можно было избежать, придерживаясь веры в академический нейтралитет, пробуждают профессиональную совесть представителей нашего сообщества.

 

Елена Здравомыслова – Заслуженный научный сотрудник факультета социологии Европейского университета в Санкт-Петербурге